Маленький серый комок шерсти прыгает туда-сюда как заведённый, пытаясь изо всех сил придать своему голосу грозный вид. Но его лай слишком пискляв и похож на звуки из мультфильма. Малыш очень хорошо уяснил задачу – защищать дом и сад, но в его глазах виден лишь страх. Когда я навожу на него камеру, он скрывается в конуре, не прекращая лаять.
Между страхом и чувством долга. «Защитник»…
Садовый участок – груды развалин, дом – сплошные руины. Маленький тузик охраняет мёртвые камни – во всех смыслах. Артиллерийские обстрелы оставили тут явные следы. Вообще-то, жить здесь уже невозможно. Однако около тридцати дворов упорно держатся. В-основном, это старики, – они слишком слабы, чтобы уехать. Но не только. Просто они не хотят отсюда уезжать.
…там, где больше нечего «охранять».
Мы находимся на одной из самых удалённых городских окраин северо-запада Донецка, всего в паре минут ходьбы от посёлка Пески, где расположено большое количество единиц тяжёлой украинской артиллерии. Непосредственно здесь проходит контактная линия обеих сторон, сразу за «скелетом» аэропорта. Нам кажется, что это край света, однако этот край имеет своё название – Весёлый посёлок.
Мы прибыли сюда, чтобы отснять материал для нашего второго фильма под названием «Прифронтовой город», рассказывающий об актуальной ситуации на Донбассе и о том, как здесь живут люди. Собственно, мы и сами сейчас живём в Донецке, как простые жители. То, что мы видим в Весёлом посёлке – рутина для нас, но далеко не для западной публики. Наш первый фильм так и называется – «Скрытая война».
Здесь нет ни одного дома, в который бы не пострадал от обстрелов. 80% из них нежилые и не подлежат восстановлению.
Так ничего и не меняется. С начала фарса под названием «Минск-2» обстрелы не стали реже, а молчание СМИ при этом звучит только громче. В телевизионных приёмниках западной цивилизации эта война находится под запретом, в то время как элиты под барабанную русофобскую дробь продолжают вливать финансы в давно провальное правительство Киева, значительная часть которых оседает на оффшорных счетах киевской верхушки и безмятежной украинской олигархии, или тратится на ведение войны против собственного народа. Против народа, который оставлен без зарплат, пенсий, продовольствия – вместо этого регулярно обстреливаемый – и который якобы относится к Украине. Или речь идёт только о территориях?
Полная экономическая блокада. Единственная «помощь» Киева – армия и снаряды.
Наши бронежилеты остались лежать в багажнике, мы даже не пытались их надеть – честно говоря, от них мало толку, только лишний груз. На поляне у живописных развалин мы безуспешно пытаемся снять мой стендап. На обратном пути, пробираясь к дороге по весенней грязи, встречаем проезжающий мимо автомобиль. Из него высовывается водитель, и, здороваясь, он между делом замечает: «Ребята, тут лучше не ходить, могут быть растяжки!». Ну ладно, будем знать.
На одном из разрушенных участков мы встречаем женщину по имени Вита. В свой дом она больше не заходит. Она «живёт» в пристройке в саду. Это бывший хлев, покрытый сверху дырявой серой плёнкой. На ветру под ней виднеются обуглившиеся опорные балки. «Я просто здесь живу», – без умолку повторяет она. Единственное помещение в доме, куда она заходит, это подвал – если начинается обстрел.
Фотографии говорят сами за себя – Вита рассказывает об обстреле минувшей ночью…
Хлебный маршрут.
Рядом с нами останавливается белый автомобиль. Из него выходят двое мужиков, на наш вопрос, что они тут делают, отвечают: «Хлеб раздаем!». Два пенсионера из посёлка, Михалыч и Саныч, регулярно ездят в городской пункт раздачи хлеба и развозят буханки по соседям, у которых нет возможности добраться туда самим. Несколько раз в неделю они совершают этот «хлебный тур», добровольно и бесплатно. Они живут на краю Весёлого, в непосредственной видимости с украинских позиций, что расположены в посёлке Пески. Мы недолго сопровождаем их, и они рассказывают нам, как дела. Их пример – наглядная иллюстрация контраста между беспросветной серостью войны и жаждой к жизни.
Трудности с развешиванием белья.
Мы идём дальше. Тишину спокойного дня нарушает неожиданно громкий взрыв. Это артиллерия. В какой-то момент я жалею, что мы оставили бронежилеты в багажнике. Но наши ведь попутчики тоже без них. После взрыва опять тишина. Некоторые такие попадания мешали этой старушке развешивать в саду бельё. Взрывная волна не раз отбрасывала её в сторону, рассказывает она нам.
«Я уже старая, но меня ни разу не задело. В войну очень тяжело, к примеру, когда бельё развешиваешь». Я хочу знать, изменилось ли что-либо после Минска-2. Но она ничего не слышала о Минске-2. Живя без телефона, телевизора и газет, она совсем не понимает, что происходит в мире. Она лишь знает, что её и посёлок обстреливают. Почему? Это остаётся для неё загадкой. Двое ополченцев проходят мимо нас. Она показывает на них: «Но ребята меня защищают! И они всегда здороваются!».
«Они всегда здороваются».
«Где Ваша семья?» – задаём мы вопрос.
«Дети в Киеве, зовут меня туда, но я не хочу. Квартира очень маленькая, мне там не будет места». Обезоруживающий прагматизм – за гранью политики и каких-либо идеологий.
Войне здесь понравилось. Она не хочет уходить.
Местность, где мы находимся, с самого начала войны под постоянным обстрелом. Линия фронта здесь уже два года. От Весёлого посёлка осталась только тень. Нет дома, в который бы не попал снаряд. 80% всех домов не пригодны для жилья и подлежат сносу. При обстрелах не делается исключений даже для территорий, имеющих особое значение. Хотя встает вопрос, есть ли более ценные или менее ценные места на Земле, если речь идёт о войне? Но иногда увиденные разрушения особенно впечатляют.
Одним из таких мест является Донецкий Иверский женский монастырь и прилегающее к нему кладбище. После эвакуации монахинь в 2014 году монастырь сильно пострадал от многочисленных обстрелов украинской армии во время боёв за Донецкий аэропорт. При взгляде на разрушенную обитель рождается единственная мысль: «Мёртвые уже мертвы. Их нельзя убить заново. Но, кажется, это пытаются сделать снова и снова».
Мёртвые на этом кладбище уже мертвы. Их нельзя убить заново. (Донецкий Иверский монастырь)
«Я узнаю тебя, ты была совсем маленькой»
«Ты такая красивая стала, я тебя помню совсем маленькой» – сказал он.
«Хлебный тур» приводит нас к очередному искорёженному дому. Перед ним нас встречает старик и принимает от друзей две буханки хлеба. Он рассеянно смотрит на мою спутницу Нелю: «Ты такая красивая стала, я тебя помню совсем маленькой». Границы между памятью и воображением размыты. Люди совершенно не могут себе представить, что кто-то за границами Донбасса может проявлять к ним интерес. Они отрезаны от внешнего мира и единственные гости для них – эти два пенсионера, которые привозят хлеб. Журналисты, тем более западные, никогда не были здесь и никогда сюда не приедут.
Неля смущённо улыбается. Она родом из Санкт-Петербурга, но не из Донецка. И уж совсем не из Весёлого посёлка.
Неля снимает.
Когда мы вечером возвращаемся в Донецк, за нашей спиной слышна канонада. Обстрелы с каждым днём становятся чаще – в соцсетях и сообществах сообщают, что «бахает» по всей линии соприкосновения. Видимо, войне здесь понравилось. Она не хочет покидать это место.
Mark Bartalmai 
